Неточные совпадения
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что
на нем — часть
улицы, два каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца
на каменную площадку
высунулись чьи-то ноги, вся
улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек
улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги
на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и смотрит в огонь русский солдат.
И вот я, немножко испуганный грозящим нашествием буйного дяди, но гордый поручением, возложенным
на меня, торчу в окне, осматривая
улицу; широкая, она покрыта густым слоем пыли; сквозь пыль
высовывается опухолями крупный булыжник.
Вспоминая эти сказки, я живу, как во сне; меня будит топот, возня, рев внизу, в сенях,
на дворе;
высунувшись в окно, я вижу, как дед, дядя Яков и работник кабатчика, смешной черемисин Мельян, выталкивают из калитки
на улицу дядю Михаила; он упирается, его бьют по рукам, в спину, шею, пинают ногами, и наконец он стремглав летит в пыль
улицы. Калитка захлопнулась, гремит щеколда и запор; через ворота перекинули измятый картуз; стало тихо.
Наконец дело с Эммой Эдуардовной было покончено. Взяв деньги и написав расписку, она протянула ее вместе с бланком Лихонину, а тот протянул ей деньги, причем во время этой операции оба глядели друг другу в глаза и
на руки напряженно и сторожко. Видно было, что оба чувствовали не особенно большое взаимное доверие. Лихонин спрятал документы в бумажник и собирался уходить. Экономка проводила его до самого крыльца, и когда студент уже стоял
на улице, она, оставаясь
на лестнице,
высунулась наружу и окликнула...
На улице было грязно, из окон домов
высовывались люди и свистели, кричали, махали руками. День был ясный, ярко горело солнце, а теней нигде не было.
Ромашов зажмурил глаза и съежился. Ему казалось, что если он сейчас пошевелится, то все сидящие в столовой заметят это и
высунутся из окон. Так простоял он минуту или две. Потом, стараясь дышать как можно тише, сгорбившись и спрятав голову в плечи, он
на цыпочках двинулся вдоль стены, прошел, все ускоряя шаг, до ворот и, быстро перебежав освещенную луной
улицу, скрылся в густой тени противоположного забора.
— Элдар, — прошептал Хаджи-Мурат, и Элдар, услыхав свое имя и, главное, голос своего мюршида, вскочил
на сильные ноги, оправляя папаху. Хаджи-Мурат надел оружие
на бурку. Элдар сделал то же. И оба молча вышли из сакли под навес. Черноглазый мальчик подвел лошадей.
На стук копыт по убитой дороге
улицы чья-то голова
высунулась из двери соседней сакли, и, стуча деревянными башмаками, пробежал какой-то человек в гору к мечети.
Саша обещал притти. Назначенный час прошел — Саши не было, Людмила нетерпеливо ждала: металась, томилась, смотрела в окно. Шаги заслышит
на улице —
высунется. Сестры посмеивались. Она сердито и взволнованно говорила...
Говорить было более некогда, и мы расстались; но когда я был уже
на улице, лекарь
высунулся в фуражке из окна и крикнул мне...
В уездном заштатном городке, бывшем Троицке, а ныне Стекловске, Костромской губернии, Стекловского уезда,
на крылечко домика
на бывшей Соборной, а ныне Персональной
улице вышла повязанная платочком женщина в сером платье с ситцевыми букетами и зарыдала. Женщина эта, вдова бывшего соборного протоиерея бывшего собора Дроздова, рыдала так громко, что вскорости из домика через
улицу в окошко
высунулась бабья голова в пуховом платке и воскликнула...
В последний год властвования Трифона, последнего старосты, народом избранн<ого>, в самый день храмового праздника, когда весь народ шумно окружал увеселительное здание (кабаком в просторечии именуемое) или бродил по
улицам, обнявшись между собою и громко воспевая песни Архипа-Лысого, въехала в село плетеная крытая бричка, заложенная парою кляч едва живых;
на козлах сидел оборванный жид — а из брички
высунулась голова в картузе и казалось с любопытством смотрела
на веселящийся народ.
На ее рев с
улицы в калитку
высовывалась огромная голова Четыхера, он долго слушал жалобы Паши молча, наконец они ему, видимо, надоедали — тогда привратник пренебрежительно убеждал ее...
— Воротитесь… Мы должны… — появился учитель у окна. Он
высунулся до половины
на улицу, держась одной рукой за косяк, а другой сильно жестикулируя.
Но вот начинается и вылазка: из дверей одной избы выглянул
на улицу зипун и стал-стоит
на ветре; через минуту из другой двери
высунулась нахлобученная шапка и тоже застыла
на месте; еще минута, и они увидали друг друга и поплыли, сошлись, вздохнули и, не сказав между собою ни слова, потянулись, кряхтя и почесываясь, к господскому дому,
на темном фасе которого, то там, то здесь, освещенные окна сияли как огненные раны.
Накушавшись, обыватель в синих панталонах, изнеможенный, изнуренный, спотыкаясь от лени и излишней сытости, идет через
улицу к себе и в бессилии опускается
на свою лавочку. Он борется с дремотой и комарами и поглядывает вокруг себя с таким унынием, точно с минуты
на минуту ожидает своей кончины. Его беспомощный вид окончательно выводит Ляшкевского из терпения. Поляк
высовывается из окна и, брызжа пеной, кричит ему...
Старуха сорвалась с лавки, вышибла поленом стекло в окне,
высунулась и стала кричать
на всю
улицу...